— Ну-с, Кид, прошу вас, — произнес инспектор Робинсон с утонченной учтивостью, которой восхищались его многочисленные почитатели.
И они с триумфом повлекли злоумышленника в полицию.
Пять минут спустя после того, как удалились сыщики и их пленник, некий господин в накидке непринужденно подошел к парадной двери особняка. Ом нажал звонок. В доме раздались первые восемь тактов равелевского «Болеро», исполняемого на колокольчиках в темпе вальса. Господин, казалось, беззаботно ждал, но его правая рука тем временем как будто невзначай скользнула в прорезной карман, и сразу вслед за тем он начал быстро подбирать кличи к замку парадной двери. Потом господин снова позвонил. И не успела мелодия отзвучать вторично, как нужный ключ был найден.
Господин отпер дверь, чуть приоткрыл ее носком ноги и в высшей степени учтиво заговорил, как будто обращаясь к находившемуся за дверью невидимке-слуге:
— Добрый вечер. Боюсь, я чуть-чуть опоздал. Все уже спят, или меня все еще ожидают? О, превосходно! Благодарю вас.
Он вошел в дом, тихо притворил за собой дверь, повел вокруг глазами, вглядываясь в темный холл, и усмехнулся.
— Все равно что отнимать у ребятишек сласти, — буркнул он. — Просто совестно.
Он разыскал библиотеку, вошел и включил все освещение. Снял накидку, зажег сигарету, затем заметил бар и налил себе из приглянувшегося ему графинчика. Отхлебнул и чуть не подавился.
— Тьфу! Этой дряни я еще не пробовал, а думал, я уж все их знаю. Что это за чертовня? — Он обмакнул язык в стакан. — Шотландский виски, так… Но с чем он смешан? — Еще раз попробовал. — Господи боже мой, капустный сок!
Он огляделся, сразу увидел сейф и, подойди к нему, осмотрел.
— Силы небесные! — воскликнул он. — Целых три цифры. Аж двадцать семь возможных комбинаций. Это вещь! Где уж нам такой открыть.
Протянув руку к наборному замку, он глянул вверх, встретился глазами с лучистым взором обнаженной фигуры и смущенно улыбнулся.
— Прошу прощенья, — сказал он и стал подбирать цифры: 1-1-1, 1-1-2, 1-1-3, 1-2-1, 1-2-2, 1-2-3, — и так далее, нажимая каждый раз на ручку сейфа, хитроумно спрятанную в указательном пальце нагой фигуры. Когда он набрал 3-2-1, послышался щелчок, и ручка пошла вниз. Дверца сейфа открылась — у скульптуры разверзлось чрево. Взломщик просунул в сейф руку и вытащил ночной горшок. Он разглядывал его не менее минуты.
Кто-то тихо сказал сзади:
— Замечательная вещь, не так ли?
Взломщик быстро обернулся.
В дверях стояла девушка и, как ни в чем не бывало, смотрела на него. Высокая и тонкая, с каштановыми волосами и темно-синими глазами. На ней был прозрачный белый пеньюар, и ее гладкая кожа блестела в ярком свете многочисленных ламп.
— Добрый вечер, мисс Уэбб… Миссис?..
— Мисс.
Она небрежно протянула ему средний палец левой руки.
— Боюсь, я не заметил, как вы вошли.
— Боюсь, я тоже не заметила вашего прихода.
Она медленно вошла в библиотеку.
— Вы в самом деле считаете, что это замечательная вещь? Вы не разочарованы, правда?
— Ну что вы! Вещь уникальная.
— Как вы думаете, кто ее создатель?
— Этого мы никогда не узнаем.
— Вы полагаете, что он почти не делал копий? Поэтому она так уникальна?
— Бессмысленно строить догадки, мисс Уэбб. Это примерно то же, что определить, сколько красок использовал в картине живописец или сколько звуков композитор употребил в опере.
Она опустилась в кресло.
— Дайте сигарету. Послушайте, вы говорите всерьез? Вы не из вежливости так расхваливаете нашу вазу?
— Как можно! Зажигалку?
— Благодарю.
— Когда мы созерцаем красоту, мы видим Ding an sich — одну лишь «вещь в себе». Не сомневаюсь, мисс Уэбб, что вам это и без меня известно.
— Мне кажется, что ваше восприятие ограничено довольно узкими рамками.
— Узкими? Ничуть. Когда я созерцаю вас, я тоже вижу одну лишь красоту, которая заключена в самой себе. Однако, будучи произведением искусства, вы в то же время не музейный экспонат.
— Я вижу, вы еще специалист и по части лести.
— С вами любой мужчина станет экспертом, мисс Уэбб.
— Что вы намерены сделать после того, как взломали папин сейф?
— Долгие часы любоваться этим шедевром.
— Ну что же, чувствуйте себя как дома.
— Я не осмелюсь. Не такой уж я нахал. Я просто унесу вазу с собой.
— То есть украдете?
— Умоляю вас простить меня.
— А знаете ли вы, что ваш поступок очень жесток?
— Мне очень стыдно.
— Вы, наверное, даже не представляете себе, что этот сосуд значит для папы.
— Прекрасно представляю. Капиталовложение суммой в два миллиона долларов.
— А, вы считаете, что мы торгуем красотой как биржевые маклеры?
— Ну конечно. Этим занимаются все богатые коллекционеры. Приобретают вещи с тем, чтобы их с выгодой перепродать.
— Мой отец не богат.
— Да полно вам, мисс Уэбб. Два миллиона долларов?
— Он одолжил их.
— Не верю.
— Я вовсе не шучу. — Девушка говорила серьезно и взволнованно, и ее темно-синие глаза сузились. — У папы в самом деле нет денег. Совершенно ничего, только кредит. Вы же, наверно, знаете, как это делается в Голливуде. Ему одалживают деньги под залог ночной вазы. Она вскочила с кресла. — Если вазу украдут, папа погиб… А вместе с ним и я.
— Мисс Уэбб…
— Я заклинаю вас не уносить ее. Как мне вас убедить!
— Не приближайтесь ко мне…
— Господи, да я ведь не вооружена.
— Мисс Уэбб, вы обладаете убийственным оружием и пользуетесь им без всякой жалости.
— Если вы цените в этом шедевре одну красоту, то мы с отцом всегда охотно поделимся с вами. Или вы из тех, что признают только свое, только собственность?